17 июля — день рождения Степана Егишевича Казикянца. Я обратился к его ученикам, друзьям, знакомым с просьбой поделиться воспоминаниями. Вот что получилось.

Александр Романовский
17.07.2021
город Тверь

Ольга Суденко (Трещанская)
Я помню,что мои родители его очень любили и ценили. Степан Егишевич и мой папа были большими выдумщиками и, собираясь вместе, легко становились душой компании.

Алексей Сумелиди
Время делает своё дело: с годами многое из памяти исчезает. Но всё же самое яркое – остаётся, и это уже не стереть ничем. Тем более, если это случилось в детстве, или было общение с запоминающимся человеком. Таким человеком, которого я помню с самого раннего возраста, был С.Е.Казикянц. Он был давним – насколько знаю, со школьных лет — товарищем моего отца, и их общение продолжалось долгие годы. В некоторой степени я был свидетелем их дружбы, а после того, как ушёл из жизни мой отец, я продолжал (эпизодически, конечно), общение со Степаном Егишевичем. Расскажу, что помню. Первый, очень яркий случай, который вспоминается, произошёл примерно в 1965-м или 1966-м году. Случай оказался довольно комичным, хотя мне тогда было не до смеха. Отец мой вернулся из Саратова, где заочно учился в консерватории, и привёз мне замечательный, чудесный подарок: электрическую железную дорогу. Чуть ли не на следующий день к нам в гости пришли Л. А. Селезнёва и С. Е Казикянц. После угощения гостей мама моя
и Людмила Александровна разговорились, а отец «собрал» железную дорогу прямо на рояле, и мы втроём (я, отец и Степан Егишевич, которого я тогда называл просто «дядя Стёпа») стали поочерёдно «машинистами». Я стоял на маленькой табуреточке (чтобы видеть, как по кругу ездит поезд и управлять им), а они находились рядом, обсуждая железную дорогу и тоже, сменяя меня и друг друга, управляли паровозиком. Мало-помалу Степан Егишевич с моим отцом так увлеклись, что напрочь забыли про меня, оттеснили и заигрались настолько, что я, в конце концов, расплакался горючими слезами. Закончилось всё, конечно, хорошо: меня утешили и, конечно, Степан Егишевич с Людмилой Александровной тоже были в числе «утешителей». Разумеется, со временем мне стали понятны ощущения отца и Степана Егишевича: ведь в их детстве не было игрушек, тем более таких замечательных. А они оба страстно любили технику (Степан Егишевич увлекался электроникой, мой отец – механикой), и неудивительно, что они «заигрались» игрушечной железной дорогой, несмотря на то, что обоим было уже по сорок лет.
               Общение моё (и наше) со Степаном Егишевичем и его суппугой продолжалось и в последующие годы. Мы тоже бывали у них в гостях, в частности, в их домике, находившемся близ железнодорожного вокзала (а точнее, переезда), на той стороне, где находился ДК им. Крупской, но, если смотреть, то по направлению к Гудермесу. Хорошо помню «фирменный» десерт, который подавала к чаю Людмила Александровна: ореховое варенье. Не было случая, чтобы отсутствовало так понравившееся мне тогда ореховое варенье. А оно и впрямь было замечательное.
Будучи уже постарше (учась в 6-м – 7-м классах), я увлёкся радиоделом, и порой обращался к Степану Егишевичу за какими-то советами и помощью. На том же участке, где находился их дом (рядом с вокзалом) был и отдельный, малюсенький, флигелёк, в котором располагалась его мастерская. Кроме всякой аппаратуры и инструментов, в это флигельке были разные книжки, в том числе и незнакомый мне тогда роман Жюля Верна «Плавучий остров». Увидев, что книга мне интересна, Степан Егишевич её мне подарил.
…Прошли годы. Не стало моего отца. Я устроился на работу в 1-ю детскую музыкальную школу, и общение со Степаном Егишевичем продолжилось: он работал там же, в 1-й ДМШ, имел одного или двух учеников-скрипачей, и мне даже довелось одно полугодие быть в его классе концертмейстером.
В 80-е годы они с супругой жили уже в одной из многоэтажек за магазином «Богатырь», и периодически я навещал их, а с поздравлениями на 9-е мая бывал обязательно: ведь Степан Егишевич был ветераном войны, но я не расспрашивал его о войне, а сам он не рассказывал, как и многие ветераны, избегал разговоров на эту тему. Зато он много рассказывал о Грозном 30-х годов, например, о том, что в ресторанах (!) в то время звучала камерная музыка – квартеты Гайдна, Моцарта, Бетховена. Рассказал, что в Грозном одно время работала (будучи высланной) сестра знаменитого пианиста Владимира Горовица. Рассказывал о каком-то музыканте, тоже артисте грозненского оркестра (не помню, какой специальности), который был когда-то отчислен из Ленинградской консерватории, но получил, тем не менее, рекомендательное письмо от самого А. К. Глазунова, который был в то время (в начале 20-х годов) директором консерватории (так после революции назывался ректор). Глазунову было жаль отчисленного студента и он решил помочь тому хоть как-то, написав добрый отзыв. Также вспоминал Степан Егишевич фамилии композиторов, когда-то часто исполняемых, например, Ф. Зуппе. И вновь был чай с ореховым вареньем!
… А потом наступил грозненский беспредел 90-х. Уже будучи студентом консерватории Ростова-на-Дону, приехал летом 1995-го года в Грозный и решил пойти к Степану Егишевичу и узнать, что с ним и с Людмилой Александровной. Многоэтажка, в которой они жили, оказалась частично разрушенной: некоторые бетонные блоки висели на прутьях арматуры, часть квартир выгорела полностью. Квартира С. Е. Казикянца оказалась запертой, и соседи (люди, где было возможно, всё-таки жили в этом доме) ничего о них не знали. Спустя недели две я вновь пришёл туда, и те, кого я искал – Степан Егишевич и Людмила Александровна – оказались дома. Внешне Степан Егишевич выглядел очень плохо, поник духом, а она была пободрее – несомненно, чтобы, насколько это возможно, приободрялся и он. Приехали они на несколько дней из Нальчика, и буквально на следующий день собирались обратно. Это был последний раз, когда мы виделись и общались.

Luba Geyer (Немкова)
Мы все знали, что он добрый, хотя и побаивались немного его южного темперамента! Однажды на уроке ансамбля, я уже тогда перешла на альт, мы репетировали «Пассакалию» Генделя. Что- то не получалось у нас и он нервничал. Вдруг в класс зашла Людмила Александровна и он говорит ей, что, мол, только Немкова следует его указаниям. На это она отвечает, что у Немковой же в партии одни «картошки»! А он ей – «Картошки» тоже нужно уметь играть! Я помню, что такая гордая была от его похвалы и старалась ещё больше. А ещё помню, как он угощал вареньем из орехов, баклажан и помидоров после урока у него дома. Это было просто супер! А ещё помню, что я подвела его однажды и об этом до сих пор стыдно вспоминать.
Очень тёплые воспоминания о Степане Егишевиче пронесла через всю мою жизнь и то, что я умею и передаю своим студентам — это, во многом, его заслуга.

Людмила Коршун
Моему дорогому учителю!
С Днем рождения, Степан Егишевич! Вспоминаю наши посиделки в саду за чаем с ореховым вареньем, сделанным Вашими руками! Какое счастливае было время и как мы им не дорожили! Думали, время бесконечно! Как много бы я отдала, чтобы снова почувствовать прикосновение Ваших рук, когда Вы, в холодную грозненскую зиму, согревами мои, замерзшие, чтобы начать урок! А с каким аппетитом мы поедали Ваши бутерброды, приготовленные заботливой Людмилой Александровной, совершенно не думая, что Вам работать до 9 часов вечера! Я до сих пор помню интонации Вашего голоса, когда Вы мне жаловались по телефону, что Людмила Александровна « не хочет заниматься!!!».
Я храню Ваш последний драгоценный подарок  фотографию Петра Ильича Чайковского. Оригинал, не копия!!! Это фото висит у меня в доме в большой, красивой раме. Мой сын знает, что эта драгоценность перейдет к нему, а потом , к его старшей дочери! Я хочу, чтобы Ваш подарок, стал нашей семейной реликвией и, чтобы все знали, из чьих рук он попал в наш дом!!!
С Днем рождения, мой любимый учитель!!!

Михаил Азоян
Помню историю, которая произошла со мной в 4м классе. Дело было в ДМШ № 1, где намечался какой-то публичный концерт. Я должен был играть на нём, но не был готов. После мучительных раздумий, я взял скрипку за шейку и ударил по мягкой подушке на кровати. Скрипка осталась целой, но шейка аккуратно отделилась от корпуса. Я был рад, что скрипка осталась цела, но играть на ней нельзя. С облегчением я собрал всё в футляр и пошёл в школу с надеждой, что Степан Егишевич поохает, скажет, что на такой скрипке играть нельзя и отпустит меня. Когда я пришёл в школу и зашёл в класс, там было большое оживление – кто-то выступал, а кто-то готовился к выступлению или уже выступил. Узнав в чём дело, Степан Егишевич пришёл в неописуемую ярость, затопал ногами. Короче, я не видел его никогда таким ни до, ни после. Не долго думая, он, буквально, выхватил скрипку из рук одного со мной возраста девочки, приставил мне к горлу и говорит: «Марш на сцену!» Я в ужасе вышел на сцену и, возможно вследствие стресса, сыграл более-менее удачно. После исполнения, находясь в шоке, я встречаю улыбающегося Степана Егишевича, который говорит: «Ну ведь можешь, когда соберёшься!»
Этот случай я никогда не забуду! Позже я стал музыкальным мастером, а тот случай стал первым, когда я разобрал музыкальный инструмент.

Светлана Рысанова
Первые три года учёбы в ДМШ № 2 у меня часто менялись педагоги. Так часто, что я даже не успевала запомнить их имена. Запомнилась только самая нервная, которая при малейших ошибках кричала на меня так, что людям, сидящим в коридоре, становилось не по себе. Звали её Эмма Константиновна. Много лет спустя мой отец, который по большей части возил меня в школу, рассказывал, что ему, взрослому человеку становилось страшно, когда она всё это слышал. А потом пришёл Степан Егишевич, которого в нашей семье звали Стёпа, и наступила полная тишина. Отец его нахваливал за то, что не кричал и спокойно вёл уроки. Занималась я у него с четвёртого класса и до окончания музыкальной школы. Позже мы встретились уже в музыкальном училище. По контрасту с предыдущими учителями он был просто идеальным, чутким человеком, с которым у меня сложились дружеские отношения. Однажды у меня заболело горло и он сказал, что сегодня я еду к нему в гости. Нужно сказать, что Людмила Александровна была тоже милейшим человеком и они были достойной парой. Дома он сделал сам маленький аппаратик с серебряными пластинами, опущенными в воду, через который пропускался ток. Вот такой «серебряной» водой он меня лечил. Потом они ещё несколько раз приглашали меня в гости, где угощали вареньем из маленьких баклажанов и зелёных помидоров.
Степан Егишевич запомнился мне очень доброжелательным человеком, с которым связаны все мои воспоминания об учёбе в музыкальной школе и училище.

Ольга Наумова (Брык)
Моя жизнь с самого рождения была связана с семьёй Степана Егишевича и Людмилы Александровны. Помню первые годы меня воспитывала ещё мама Людмилы Александровны – бабушка Лия.
Степан Егишевич уходил на войну совсем юным, и его мама повесила ему на шею заговорённый крест, чтобы он вернулся живым. У него была контузия, но, слава Богу, вернулся живой, хоть и очень больной: у него была пневмония и куча всяких болячек. Прийти в норму ему помогли уход и забота близких, особенно тёщи, которую он ценил и уважал.
Так вот, на каждую годовщину Победы мы собирались за одним столом, и он рассказывал невероятные истории, случившиеся во время войны. Говорил с благодарностью о своих командирах, в чьих руках была его жизнь и жизнь многих мальчишек, посланных на эту кровавую бойню защищать Родину. Страшные ужасы войны он опускал…
До меня слишком поздно дошло осознание того, сколько в этих историях было страха, боли и крови. К несчастью, мне самой довелось пережить бомбёжки, когда ребенком бежала прятаться в подвал по трупам, когда мы топили снег потому, что не было воды, когда ели только закатки соленых огурцов. Прошло уже много лет, но это останется навсегда в моей жизни.
В годы войны Степан Егишевич участвовал в каком-то задания, за успешное выполнение которого должен был получить орден Красной звезды, но не получил. Моя мама, Анна Николаевна Брык, безмерно уважавшая и ценившая Степана Егишевича, очень долго искала его наградные документы, писала в военкомат, но всё безрезультатно.
Помню, маленькой я очень любила встречать его из филармонии с Людмилой Александровной и носить футляр с альтом, который был для меня уж очень большим и солидным. Эта, могу сказать, моя вторая семья была очень хлебосольной, где всегда полный стол был накрыт разными блюдами. Людмила Александровна и покупала кулинарные книги, и сама записывала многие рецепты. У меня до сих пор хранится как память её блокнот с рецептами. Она знала и умела приготовить армянские и грузинские блюда. Я очень любила ее паштет, лобио и до сих пор помню армянские лаваши с сыром и зеленью.
Их дом всегда был полон гостей: приятели, ученики, родители учеников. Временами казалось, что в Грозном их знают все!
Что касается моего профессионального образования, то Степан Егишевич легко и просто объяснял правила гармонии, которые я запомнила на всю жизнь. Сольфеджио и фортепиано — это заслуга Людмилы Александровны. В своё время меня не хотели принимать в музыкальную школу из-за слуха, но они всё исправили, мои родные люди!
На последнем курсе консерватории у меня возникла проблема – приближается выпускной, а меня чуть-ли не на второй год оставляют. Кошмар и ужас!
В мае мама срочно связалась со Степаном Егишевичем и Людмилой Александровной, которые в то время жили в Волгодонске, но тут же приехали в Астрахань. Помню. тогда Степану Егишевичу хватило двух занятий со мной, чтобы всё стало не место: это играется так, этот палец сюда, здесь тише, тут громче, здесь меньше смычка. И всё! Мой профессор, Франгулова Е. С., говорила, что я вызвала тяжёлую артиллерию, а мой концертмейстер удивлялась, как за такой короткий срок всё стало на место и зазвучало интересно!
По приглашению преподавателя по камерному ансамблю, Степан Егишеаич побывал на уроке, где послушал наше исполнение и высказал своё мнение, замечания, дал конкретные советы. Всё это помогло нашему трио почувствовать себе более уверенно и очень успешно выступить на госэкзамене.
До сих пор жалею о том, что на его уроках оркестровки не завела, как все, тетрадь, так как не была этим увлечена и не представляла, насколько это будет необходимо в моей работе. Конечно, определённые знания остались и я, при необходимости, переделываю пьесы для своего ансамбля скрипачей.
Мы каждый год отмечали 9 мая за общим столом. Эта дата священна для моей семьи и теперь, только отмечать её мы ездим на кладбище.